Поиск по творчеству и критике
Cлово "1847"
Входимость: 5. Размер: 56кб.
Входимость: 4. Размер: 71кб.
Входимость: 2. Размер: 3кб.
Входимость: 2. Размер: 32кб.
Входимость: 2. Размер: 2кб.
Входимость: 2. Размер: 93кб.
Входимость: 2. Размер: 18кб.
Входимость: 2. Размер: 61кб.
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Входимость: 1. Размер: 19кб.
Входимость: 1. Размер: 33кб.
Входимость: 1. Размер: 15кб.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 5. Размер: 56кб.
Часть текста: без преувеличения назвать первым ученым-пушкинистом, ибо наряду с В. Г. Белинским он явился основоположником всей последующей литературы о Пушкине... Заслуги в области пушкиноведения ни одного из представителей русской академической науки о литературе до Октября не могут быть сопоставлены с заслугами Анненкова-пушкиниста. Лишь советская наука в лице Б. Л. Модзалевского, П. Е. Щеголева, М. А. Цявловского, Б. В. Томашевского, С. М. Бонди и других ее выдающихся представителей явилась впервые в истории изучения наследия Пушкина достойной продолжательницей того великого дела, начало которого было положено Анненковым в 50-е годы XIX века», - заметил литературовед Г. М. Фридлендер во вступительной статье «Первая биография Пушкина». П. В. Анненков родился не в Симбирской губернии, но его биография и творчество теснейшим образом связаны с нашим краем. Мы имеем все основания назвать его симбирянином. В прошлом веке в России, в отличие от нас, современников, датам рождения не придавали большого значения. Многие выдающиеся люди, в том числе и писатели, часто дату своего рождения указывали ошибочно. Не знал точной даты своего рождения и П. В. Анненков. Незадолго до его смерти составитель «Словаря русских писателей и ученых» С. А. Венгеров обратился к писателю с просьбой сообщить...
Входимость: 4. Размер: 71кб.
Часть текста: но равно резко означавшимися. Одно из них порождало в нас печальное и безнадежное сочувствие, под которым потрясается и изнемогает душа при утрате, на которую смерть положила свою печать несокрушимую. Другое отзывалось в нас звучным выражением жизни и открывало пред нами в области мышления светлые просеки, пробуждало в нас новые понятия новые ожидания. В первый день 1847 года пронеслась в Петербурге скорбная весть о кончине поэта Языкова1 и появилась новая книга Гоголя. По крайней мере, я в этот день узнал, что не стало Языкова, и прочел несколько страниц из "Переписки с друзьями", где между прочим начертана верная оценка дарованию Языкова. Эти строки обратились как бы в надгробное слово о нем, в светлые и умилительные о нем поминки. Это известие, это чтение, эти два события слились во мне в одно нераздельное чувство. Здесь настоящее открывает пред нами новое будущее; там оно навсегда замыкает прошедшее, нам милое и родное. Там событие совершившееся и высказавшее нам свое последнее слово, поприще опустевшее и внезапно заглохшее непробудным молчанием. Здесь событие возникающее, поприще, озаренное неожиданным рассветом....
Входимость: 2. Размер: 3кб.
Часть текста: К. К. Павловой ("Тогда, когда жестоко болен...") Тогда, когда жестоко болен Телесно, и жестоко хил Душевно - я судьбою был Жить на чужбине приневолен; Когда под гнетом же судьбы И дни мои, всегда больные, Шли плохо, валко, что хромые Или Гомеровы мольбы,- И в том моем томленье жестком Всегда, везде я помнил вас: На ваш отрадный мне возглас Всегда готовым отголоском Я отвечал; и самый Рим, Со всей громадою высоких Воспоминаний, дум глубоких, В душе встающих перед ним, Палаты, храмы и столбницы, И все, что ныне говорит Поэту - мрачно-гордый вид Самовластительной столицы Трех поэтических миров Минувших, и поля пустынны Кругом ее,- давно-старинный Упрек сынам ее сынов! - И самый Рим давал мне волю Воспоминать об вас; и в нем Я, вашим счастливым стихом Любуясь, тягостную долю Мою нередко забывал,- Так я ль, теперь, когда оставил Чужбину, и уже направил Мечты туда, где я живал... Так я ль, когда хвораю мене И не грущу уже,- теперь, Когда я отворяю дверь Моей красавице, Камене, Зову ее к себе; когда Я здесь, в Москве, где так красивы И так любезно расцвели вы Для вдохновенного труда,- И расцвели хвалой и славой - Где стих ваш ясен, как хрусталь; Как злато, светел; тверд, как сталь; Звучит и блещет величаво; В Москве, где вас, я помню, я Не раз, не два, и всенародно Пел горячо и превосходно! Певец свободного житья, Громко-хвалебными стихами Усердно поклонялся вам! И подобает тем стихам Хвала моя: в ту пору вами Моя кружилась голова! Теперь ли я? - какой же буду Поэт я, если позабуду Все ваши милые права На стихотворные творенья Мои? - Не будет никогда Мне столь великого стыда, Столь многогрешного паденья Не будет мне. Смотрите: вот Лишь мало-мальски успокоен В моем житье, еще расстроен Толпой болезненных забот Почти весь день, еще надежде Почти не смея доверять, Что буду некогда опять Таким, каков бывал я прежде, Когда лишь только что дышу Вольнее, и лишь не сурово Гляжу на свет,- вот жизни новой Цветы я вам уж приношу! 1844 Примечание Место написания: Москва Год опубликования: 1847 Впервые опубликовано: Московский Сборник за 1847 г.
Входимость: 2. Размер: 32кб.
Часть текста: матушке-Волге и волжанам, так и беззаветным служением российской культуре, заботой о приобщении к ней своих земляков. Большая разница во времени рождения (историограф появился на свет в 1766-м, а поэт - в 1803 году), а также то обстоятельство, что Николай Карамзин после 1795 года не был в Симбирске, не позволили будущему поэту видеть своего знаменитого двойного тезку в родном городе. Но уже в детстве, разглядывая панораму, открывающуюся из окна антресольного этажа фамильного особняка на Спасской улице, Николай и без подзорной трубы видел двухэтажный белокаменный отчий дом автора рассказов и издателя журнала «Детское чтение для сердца и разума». Во время прогулок по Венцу, где в юности часто бывали Н. М. Карамзин и его приятель и будущий баснописец И. И. Дмитриев, Николай Языков уже вблизи разглядывал дом и усадьбу Карамзиных и любовался отсюда завораживающим видом могучей реки и живописным косогором у этого исторического места на так называемом Старом Венце. Существуют и документы, свидетельствующие о...
Входимость: 2. Размер: 2кб.
Часть текста: К. К. Павловой ("Хвалю я вас за то, что вы...") Хвалю я вас за то, что вы Поете нам, не как иныя, Что вам отечество Россия, Вам - славной дочери Москвы! Что вам дался язык наш чудный, Метальный, звонкой, самогудный. Разгульный, меткий наш язык! Ведь он не всякому по силам! А почитательницам милым Чужесловесных дум и книг Он не доступен - и не знают Они его - они болтают Другим, не русским языком Свои мечты и впечатленья: И нет на них благословенья. Они у бога нипочем! Я вас хвалю и уважаю За то, что вы родному краю Принадлежите всей душой, Что вы по-нашему поете, Хоть языки Шенье и Гете Послушны вам, как ваш родной. Я вас хвалю - и рад я буду, Когда пойдет ходить повсюду Моя правдивая хвала За подвиг ваш, во имя ваше: Она действительней и краше И в свете более смела, Скорей отыщет грешны души: Да слышит, кто имеет уши! 1844 Примечание Место написания: Москва Год опубликования: 1847 Впервые опубликовано: Московский Сборник за 1847 г.
Входимость: 2. Размер: 93кб.
Часть текста: открывая в наши дни Языкова, чувствует резкое своеобразие и свежесть его стихов, заметные и на фоне таких крупных поэтических индивидуальностей, как Денис Давыдов или Боратынский, и даже рядом с Пушкиным. Современники рано оценили силу и оригинальность его дарования. Дельвиг в сонете предрекал ему славу (1822); Пушкин, прочитав «Тригорское», утверждал, что «он всех нас, стариков, за пояс заткнет»; журналисты и альманашники наперебой заманивали его в свои издания. Но уже к концу 1820-х годов отношение к Языкову становится куда более сдержанным, а в 1830-1840-е годы появляются статьи, в которых он рассматривается как поэт, не оправдавший надежд, а главное, не имевший средств это сделать. Приговор этот был несправедливым, хотя и не абсолютно беспочвенным. Языкова продолжали ценить и поддерживать Пушкин, Давыдов, Боратынский; его блестяще защищает печатно И. Киреевский, потом Гоголь. Да и Белинский, несмотря на суровость своих суждений, признает, что имя Языкова «навсегда принадлежит русской литературе». Однако неблагополучие творческой судьбы поэта ощущалось и Киреевским, и Гоголем. Сознавал его и сам поэт. В чем же дело? Какие обстоятельства сыграли столь неблагоприятную для него роль? Изменение общественно-политической обстановки после 14 декабря 1825 года, отсутствие зрелых убеждений у поэта? Наступление нового, гоголевского, периода в русской литературе? Болезнь Языкова? Да, несомненно. Но ведь и Дельвиг, и Боратынский, и Денис Давыдов жили и творили в тех же условиях. Тем не менее мы не говорим об их «драме», в том смысле как о языковской. Они в нашем...
Входимость: 2. Размер: 18кб.
Часть текста: новая книга Гоголя. По крайней мере я, в этот день, узнал, что не стало Языкова и прочел несколько страниц из Переписки с друзьями, где между прочим начертана верная оценка дарованию Языкова. Эти скорби обратились как бы в надгробное слово о нем, в светлые и умилительные о нем поминки. Это известие, это чтение, эти два событие слились во мне в одно нераздельное чувство. Здесь настоящее открывает перед нами новое будущее: там оно навсегда замыкает прошедшее нам милое и родное. Там событие совершившееся и высказавшее нам свое последнее слово, поприще опустевшее и внезапно заглохшее непробудным молчанием. Здесь событие возникающее, поприще озаренное неожиданным рассветом, на нем пробуждается новое движение, новая жизнь: слышатся новые глаголы еще смутные, отрывчивые; но уже сознаем, что, когда настанет время, этим глаголам суждено слиться в стройное и выразительное согласие созревшего и полного убеждения. Смертью Языкова Русская поэзия понесла чувствительный и незабвенный урон. В нем угасла последняя звезда пушкинского созвездия, с ним навсегда умолкли последние отголоски пушкинской лиры: Пушкин, Дельвиг, Баратынский, Языков не только современностью, но и поэтическим соотношением, каким-то семейным общим выражением образуют у нас нераздельное явление. Ими олицетворяется последний период поэзии нашей; ими но крайней мере до ныне замыкается постепенное развитие её, обозначенное первоначально именами: Ломоносова, Петрова, Державина, после — Карамзина и Дмитриева, позднее...
Входимость: 2. Размер: 61кб.
Часть текста: А Пушкин в послании к Языкову выражал непременное желание: «С тобой попить, как пьют поэты / Тобой воспетое вино...» «Языков, буйства молодого / Певец роскошный и лихой!» - восклицал Баратынский. Петр Вяземский восхищался: Я у тебя в гостях, Языков! Я в княжестве твоих стихов, Где эхо не забыло кликов Твоих восторгов и пиров... И даже небезызвестный Дмитрий Хвостов наставлял, что называется «линии»: Иванович по той же Живописуй, коль можешь ты, Филиды милой красоты, Вверяя воздуху стенанье; Той резвой юности игры И хороводы, и пиры; Пусть пробка с потолком сразится, Веселый теша уголок, Где в чистом хрустале струится Вина шипящего поток... И много позже, после смерти Языкова, его поэтические «наследники» не уставали восстанавливать все ту же «репутацию»: «Певец вина и нежной страсти, I Языков! друг ночных пиров...» (Н. А. Арбузов, 1851); «Студента резвого проделки... / Пиры, банкеты, песни, девы...» (Я. Н. Толстой, 1858). Так и пошло: «студенческое буйство», «певец хмеля», глашатай этакого бражнического вольномыслия... Кажется, все в поддержку этой репутации, даже знаменитая студенческая песня, написанная Языковым в 1827 году и ставшая (с мелодией А. А. Алябьева) застольным «гимном» многих поколений российского студенчества: Из страны, страны далекой, С Волги-матушки широкой, Ради сладкого труда, Ради вольности высокой Собралися мы сюда. Помним холмы, помним долы, Наши церкви, наши села, И в краю, краю чужом Мы пируем пир веселый И за родину мы пьем. Благодетельною силой С нами немцев подружило Откровенное вино; Шумно, пламенно и...
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Часть текста: поэты, но более всего она известна как «Светлана» Жуковского и как муза Языкова. Ей посвящены лирические стихотворные элегии Языкова; относятся к ней многие строфы в его стихах разных лет; она осталась для Языкова любимой и после смерти. В стихах Воейкова часто именуется Светланой - по балладе Жуковского «Светлана», посвященной ей и преподнесенной ко дню свадьбы с литератором А. Ф. Воейковым. Именем Светлана Александра Андреевна и в жизни звалась столь же часто, как своим собственным: Александ-рина, Саша или, как звал ее Жуковский, Сандрок, Сашка. Литературный салон Воейковой сравнивали с салоном Зинаиды Волконской, поскольку в нем также бывали известные литераторы. Кажется, предвосхищение любви посетило Языкова еще до встречи с Воейковой, до появления ее в Дерпте: «Она скоро сюда будет, я опишу ее тебе с ног до головы, - пишет он брату; - говорят, что всякий, кто ее видел хоть раз вблизи, непременно в нее влюбляется. Ежели надо мной исполнится это прорицание, то ты увидишь таковую перемену моего духа только из слога моих писем...» Ей же посвящены последние строки, вышедшие из-под пера Языкова, - «Сияет яркая полночная луна...». Эта элегия, обычно завершающая сборники стихотворений Языкова, проникнута неувядающим, глубоким чувством. В. В. Киреевский писал об этом стихотворении уже после смерти Языкова, 15 июня 1847 года, его брату: «Это хоть не голос умирающего, а что-то прощальное. Поразительно, что его последнее слово и последняя мысль были обращены к отшедшим: к годам студенчества и к Воейковой, как будто он уже подавал голос тому свету». Мать сестер Протасовых, Марии и Александры, Екатерина Афанасьевна Бунина, была единокровной сестрой Жуковского, и Василий Андреевич по ее просьбе стал учителем девочек. Биограф Жуковского К. К. Зейдлиц, в свои студенческие годы бывший другом сестер, оставил интересные записи об их образовании и занятиях. Программа занятий, составленная Жуковским,...
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Часть текста: по преданию от лиры Ломоносова. Ему открыта была, говоря его же словами, музыка мыслей и стихов. Муза его, «муза лиры», была «радостью» его многострадальной «жизни», «другом» его «свободы». Симбирск, родина Карамзина, (??) Дмитриева и многих других даровитых умов и писателей наших, был родиной Языкова. Там, где Волга, как море, волнами шумит, провел он первое время своей жизни до 11 лет. Река шумом волн своих, конечно много участвовала в первых впечатлениях поэта, и отозвалась после в гармонии стихов Ниагарского Водопада, двух пловцов, Песни разбойников, картины самой Волги, сравнительно с Рейном, и той строфы, которую прочли выше. По царству и река, сказал поэт; но родной реке его было и широкое раздолье его громозвучного слова. Одиннадцати лет Языков был отдан в горный институт в Петербурге, где воспитывались его братья. Один из них вынес богатые плоды из этой школы, и получил в геологии европейскую известность. Но у поэта сердце не лежало к таким занятиям. Его влекло другое. Русскую словесность преподавал в горном институте Алексей Дмитриевич Марков. Его надзору вверено было первое воспитание Языкова. Марков заставлял его переписывать стихи Ломоносова и Державина: других поэтов он не знал. Вот где была первая школа Языкова; вот откуда вышел его мужественный стих. Благодарный поэт двумя стихотворениями прославил память своего учителя. Вот несколько стихов из первого: О! Мне ль забыть тебя! Как сына... Заведение требовало математических наук. К ним Языков не имел охоты. Но необыкновенная память и дар соображение изумляли всегда учителей...